Суперобложка Питер С. БИГЛ «Последний Единорог» (вторая версия)

В оформлении суперобложки использованы работы из профилей «Hagge» и «Athena Warner» сайта deviantart.com.

Ещё одна версия суперобложки.

Культовая книга, про которую, пожалуй, даже слишком много написано. Поэтому не будем никого цитировать.

Эта грустная и немного ностальгическая история про волшебство в самых разных проявлениях. История камерная, совершенно неэпическая и, как ни странно, земная настолько насколько и волшебная. Затруднительно определить и возраст её читателя. Любого рецензента может сбить с толку как мультипликационный фильм-экранизация, который сильно повлиял на последующее иллюстрирование этой книги, так и некоторая излишняя восторженность её почитателей.

Современный читатель может обнаружить там и сказочный лиризм дотолкиновского фэнтези и нестандартно обыгранный обыкновенный сказочный шаблон. Однако это отнюдь не пародия — эта книга об аспектах чуда в глазах смотрящих, чуда, которое можно не заметить, можно не ждать, можно к нему стремиться, можно даже пытаться коллекционировать — и всё равно это чудо может ускользать от любого внимания как восторженного так и скептического.

Точно таким же образом, неуловимо, книги Бигла может ускользать от восприятия и описания. Важен не сюжет, а то как развивается, окутывает легчайшим туманом, разбивается морской пеной, проникает лунным светом тема чудесного. И тут же отступает под натиском пристального взгляда, яркого света и громких криков. Понимание задумки автора не терпит фокуса внимания, а находится где-то на недосягаемой границе периферийного зрения, бокового взгляда и рассудочного осмысления. Сказать про «тонкий лиризм» — не сказать ничего, раскрыть сюжет — показать какой-то странный набор сказочных компонентов, так что просто ждите необыкновенного чуда. Оно там есть, неуловимое как обыкновенный сказочный единорог.

Тогда Шмендрик рывком прижал ее к себе: — Смотри, Молли!

Издалека, от горизонта набегали тяжелые волны, вздымая белопенные гребни над зеленым стеклом, вдребезги разбивавшимся о песчаные отмели и покрытые слизью скалы, волны, терзавшие берег со свирепостью огня. Стаями с берега взлетали птицы, и полные внезапной ярости крики их тонули в реве волн.

А в снежной пене из белизны разодранной в клочья воды, из струящегося зеленого с белым прожилками мрамора — их гривы, хвосты, изящные бородки самцов в лучах солнца... темные и глубокие, как само море, драгоценные камни глаз... и сияние...перламутровое сияние рогов. Рога приближались, словно радужные мачты серебряных кораблей.

Но выбраться на землю, пока там был Бык, они не осмеливались. Они бились на мелководье, будто перепуганные рыбы, когда сеть поднимает их из воды, — еще не оставившие море, но уже теряющие с ним связь. Каждая волна приносила всё новые сотни единорогов и бросала их к тем, кто уже боролся с потоками воды, выносящими их на берег. Они толкались, вставали на дыбы, спотыкались, откидывали назад длинные молочно-белые шеи.

В последний раз Она опустила голову и бросилась на Красного Быка. И существо из плоти и крови, и бесплотный дух от этого удара лопнуло бы, как перезрелый арбуз. Даже не заметив удара, он повернулся и медленно вошел в море. Давая ему дорогу, единороги заметались в воде, разбивая прибой в мелкие брызги, встававшие у берега стеной тумана, который их рога превращали в радугу; но и песок, и скалы, и все королевство Хаггарда, и вся земля вздохнули, когда Бык ступил в море. Чтобы пуститься вплавь, ему пришлось зайти далеко. Самые большие волны доставали лишь до его колен, прилив застенчиво разбегался в стороны. Наконец Бык погрузился в море, подняв чудовищную черно-зеленую волну, твердую и гладкую как ветер. Она беззвучно вздымалась, заслоняя горизонт, пока на мгновение не скрыла из вида сгорбленные плечи и покатый круп Красного Быка. Шмендрик поднял мертвого Принца и побежал вместе с Молли, пока их не остановила крутая стена утеса. Волна разлетелась ливнем разбивающихся цепей. Тогда единороги вышли из моря. Молли не различала их — они были несущимися к ней криком и светом, слепившими глаза. Она была достаточно умна, чтобы понимать: ни один смертный не должен видеть всех единорогов на свете, и она попыталась найти только своего единорога и глядеть только на нее. Но их было слишком много, и они были слишком прекрасны. Протянув руки, слепо, как Бык, она двинулась к ним.

Единороги, конечно, растоптали бы ее, как Красный Бык Принца Лира. Они обезумели от свободы. Но Шмендрик заговорил, и они разделились, обтекая Молли, Лира и его самого справа и слева: некоторые даже перепрыгивали через них — там море обтекает скалу и вновь смыкает за ней свои воды. Вокруг Молли, сверкая, тек поток света, столь же невероятного, как горящий снег, тысячи раздвоенных копыт пели словно цимбалы. Она стояла очень тихо, не плача и не смеясь, такое счастье было непомерным для нее.

– Посмотри наверх, – сказал Шмендрик. — Замок рушится.

Она обернулась и увидела, что в потоке вспрыгивающих на утес и обтекающих замок единорогов тают стены и башни, словно песочная крепость в волнах. Замок рушился громадными холодными глыбами, таявшими и исчезавшими в воздухе. Он исчез без звука, не оставив следа ни на земле, ни в памяти двоих людей, следивших за его падением. Через минуту они не могли вспомнить, ни где он стоял, ни как выглядел.

Вполне реальный Король Хаггард падал, ножом прорезая обломки замка. Молли услышала его отрывистый смех, словно он ожидал и это. Мало что удивляло когда-нибудь Короля Хаггарда.

Книга, которая отражает эпоху культов и контркультуры и в то же время оказывается эффектным образцом построения «вторичной реальности». ...Потому что в книге Питера Бигля речь идет не столько о магии и волшебных существах, сколько о Чуде, творящемся вопреки волшебным законам. И как раз в этом смысле тривиальная на первый взгляд работа является отражением духа мятежных 60-х. Маг Шмендрик — не слишком притягательный герой, скорее шут из традиционной драмы. А история о единороге может показаться слишком приземленной для «высокого фэнтези». Экологическое мышление опять же является данью эпохе.

Но очарование «Последнего единорога» не тускнеет со временем; даже в эпоху повального увлечения творением фантастических вселенных о скромном создании Бигля не забывали. Казалось бы, чего проще — написать сказку о последней из магических созданий, разыскивающей свое племя и пытающейся освободить единорогов от власти злого короля-волшебника. Добавить несколько трагикомических персонажей, объединить квест с любовной историей, написать несколько очень красивых песен... Выйдет не хуже, чем у Толкина.

И правда, вышло не хуже. Правда, совершенно иначе. Магическая реальность должна отвоевать право на существование — не грубой силой, но внутренним сопротивлением злу и жестокости. Это право вторичной реальности никогда не ставилось под сомнение, пока не стало ясно, что простое бегство не решает всех проблем, а творение иных миров приводит читателей ко все нарастающему конфликту с миром, в котором волшебные правила не действуют. Бигля эта проблема занимала и раньше — за несколько лет до «Последнего единорога» он написал роман «Тихий уголок», по сюжету которого духи умерших не желают расставаться с магическим мирком, полным уюта и очарования. А потом уж настал и черед единорогов.

Здесь перед нами возникает онтологическая проблема, очень важная для второй половины ХХ века: если вторичная реальность нуждается в поддержке и оправдании, следует ли признавать ее несамостоятельной и обреченной на исчезновение при отсутствии внешних стимуляторов? Бигль нашел ответ: законы волшебного мира отличаются хрупкостью, но тонко чувствующий человек не может сопротивляться их действию. А это ведет к конфликту, борьбе и победе. Потому — несмотря на камерность сюжета — оптимизм в «Последнем единороге» носит прямо-таки всеобъемлющий характер. Кому-то подобное мироощущение покажется «приторным» или неумеренно сентиментальным, но стоит ли судить волшебный мир по законам, не имеющим к нему прямого отношения? Этот мир един — потому что в пространстве романа все подчиняется глубоко продуманным законам. Этот мир притягателен — потому что лучшие стороны нашего мира здесь многократно усилены и дополнены новыми. Этот мир прекрасен — а здесь уже каждый находит объяснения сам...

Александр Сорочан «Фэнтези ХХ века: 50 лучших книг»